ИГИЛ — взгляд изнутри

Корреспондент «Ъ» Александра Ларинцева встретилась с врачом Умаром Магомедовым, оказывавшим медицинскую помощь боевикам запрещенной в России террористической организации ИГИЛ.

Он уехал помогать раненым боевикам, однако быстро понял, что ИГИЛ* существует совсем не ради высоких целей. Разочаровавшись, продал свой автомат, чтобы на вырученные деньги вернуться домой. За попытку побега в Сирии его наказали публичной поркой, а в России осудили за террористическую деятельность.

«Я слушал-слушал и созрел»

— В 2013 году, учась в Ставропольской медакадемии, я всерьез стал интересоваться исламом. Сошелся близко сначала с Шамилем — студентом из Дагестана, а уже через него со своими однокашниками по медакадемии (по делу о вовлечении в террористическую деятельность были осуждены несколько студентов — прим. ред.). Сначала говорили о религии. Потом ролики начали смотреть о войне в Сирии. На видео люди жаловались, как им тяжело, сколько погибает народу из-за того, что элементарно некому кровь остановить — медиков нет. Обсуждали все это. Я слушал-слушал и созрел…

— Как родственники отнеслись к твоему решению?

— А я никому об этом не говорил. Мы с Шамилем созванивались по телефону, по интернету связывались, а потом купили билеты на самолет до Стамбула. Там нас уже, можно сказать, вели. В Стамбуле дня три жили на частной квартире. Там раненые боевики были, один без руки, другой без глаза. Они долечивались там, видимо. Ну и, как я понял, собирали новобранцев. К нам еще двое ребят добавились — один из Дагестана, другой из Чечни.

— Границу перешли без проблем?

— Нас отвезли на автовокзал, посадили на автобус до Газиантепа, а там уже ждал чеченец. Я его запомнил по ране на лице. Он нас послал в гостиницу и сказал ждать. Нас забрал минивэн с арабом и турком. За городом к нам посадили еще человек шесть. В таком составе доехали до какого-то села, где нас ждал проводник. С ним мы без проблем пешком перешли через границу. На той стороне уже ждал автобус, который привез нас в город Джераблус. Там находился перевалочный пункт «мадофа». Такая большая территория, огороженная забором, а внутри здания типа общежитий. За периметр выходить запрещалось, его постоянно охраняли пять-шесть вооруженных боевиков. Да поначалу уйти никто и не пытался.

— Много людей было в этом пункте?

— Человек 300–400 разных национальностей. Женщины и мужчины жили отдельно, даже если они были семейные. У всех забрали все документы и телефоны. Какие-то арабы проводили опросы, спрашивали о цели приезда, кто может за тебя поручиться. Все заносили в ноутбук. Вели себя вежливо, просили не обижаться, говоря, что эта проверка — простая формальность. Никто, конечно, не предупреждал, что документов своих мы уже не увидим и уехать будет нельзя. Такой вот билет в одну сторону.

— Все, кто приезжал, поддались на призывы в интернете?

— В основном да. Там с пропагандой все было серьезно. Уже на месте, когда там пожил, с людьми познакомился, узнал, что для этого у ИГИЛ были специальные подразделения. Они базировались в Ракке и Табке. У них и финансирование отдельное было, свои штаты, свои СМИ. Задача перед ними стояла одна — только агитация и вербовка. Свои подразделения у них были и в Турции, и в Европе, и России. А те, кто внутри, в Сирии — как военкоры работали: выехать, снять, смонтировать. Знакомые, которые там работали, рассказывали, что у них специалисты были, которые до этого чуть ли не в Голливуде обучались, потому что могли такие монтажи делать, которые и в фильмах редко бывают — чтобы ролики зрелищными были. И переводы делали к ним на русском, французском, немецком, даже на китайский переводили, адаптируя под аудиторию. У них очень широкая география агитации была.

— Сколько заняла проверка?

— Дней десять. Можно было и быстрее всех проверить, но мы ждали очередь, чтобы перейти в «муаскар» — это уже тренировочный лагерь для новобранцев. Всех мужчин потом перевезли в такой лагерь под Раккой возле гидроэлектростанции на реке Евфрат. Амиром «муаскара» был иорданец Абу-Гариб Урдуни. В общей сложности нас там было около 500 человек. Первые две недели нас обучали исламским нормам, как правильно делать намаз и омовение. В сущности, рассказывали вещи, которые и так все знали. Вряд ли туда приезжали люди, которые молиться не умеют. Может, это была адаптация, чтобы к людям привыкнуть, что все ходят в военной форме.

— Откуда люди были в этом лагере?

— В моем потоке было много арабов из Египта, Туниса, Ливии, Саудовской Аравии. Из русскоговорящих особенно много было чеченцев, дагестанцев и казахов. Еще через две недели нас рассадили по разным автобусам и отвезли еще в один лагерь между Раккой и Шаддадом. Туда через несколько дней приехали члены «казахского джамаата» из батальона «хайбар», забрали меня и еще пять человек и отвезли в свою штаб-квартиру в Ракку. Она была в здании бывшей гостиницы. Амир джамаата по имени Даут объяснил нам, что каждый должен быть приписан к какой-то ячейке ИГИЛ, и мы теперь члены «казахского джамаата». Основная база «джамаата» находилась в городе Шаддад. Там же рядом был еще один военный «муаскар». Его «амиром» также являлся казах по прозвищу Хаттаб, раненный в ногу. Сам он в лагере бывал редко, а обучением новобранцев занимались трое: казах Абу-Умар, киргиз Абдулла и узбек Усман.

— Чему учили?

— Каждый отвечал за свое направление. Казах — за физическую подготовку, узбек учил обращению с оружием, а киргиз — теории. Кстати, многие считали, что подготовка там была практически для галочки, почти так, как у нас в школе на ОБЖ: противогаз надеть — снять, автомат разобрать — собрать. Может, это потому, что для медиков «военка» была не главной, конечно.

«С медициной там просто отчаянное положение сложилось»

— Поскольку я имел медицинское образование, меня распределили в медпункт в Шаддаде. Я думаю, что и к «казахскому джамаату» меня приписали, потому что в этом городке с медициной просто отчаянное положение сложилось. Специалисты, которые до войны работали, разъехались. В больнице, хоть она и была укомплектована вполне приличным оборудованием, не было людей, которые на нем могли работать. Персонал больницы состоял в основном из арабов, приехавших из Египта и Туниса. Чтобы понимать, о чем мне говорят, я начал учить арабский язык.

В больнице меня определили в приемное отделение. Туда и боевиков раненых привозили, и гражданское население приходило. Еще по списку, который мне выдавали, ездил по вызовам к легко раненным.

— Это все было на общественных началах?

— Нет, если ты приписан к «джамаату», то тебе выплачивают 100 долларов в месяц и на питание 40 долларов. Зимой еще могли выдать одежду и отопительные приборы.

— И этого хватало?

— Жилье было бесплатным. Его предоставляли всем, кто приезжал в ИГИЛ. Если что-то не устраивало, то можно было занять любой дом, который местные бросили, спасаясь бегством. Продукты были недорогие. Пировать, конечно, не получалось, но жить можно было. Правда, зарплата все время снижалась и уже в 2016 году дошла до 50 долларов.

— В соцсетях проходила информация о хищениях в батальоне «Хайбар», к которому вы были приписаны…

— Я тоже слышал разговоры, что полевые командиры списывали со счетов «джамаата» большие деньги. Вроде на зарплату местным за работу, но деньги до простых людей точно не доходили.

— На территории ИГИЛ какие-то развлечения были?

— В Сирии с развлечениями скудно. А вот в иракском Мосуле, который тоже был под контролем ИГИЛ, можно было сходить в бассейн, в парк аттракционов, поехать на речку, достопримечательности посмотреть. В Ираке вообще инфраструктура намного лучше — и дороги, и больницы. Там богаче жили.

— Говорят, что в Шаддаде был рынок, где женщин продавали?

— Да, был такой рынок. Туда привозили женщин в основном курдской национальности и продавали их. Цена зависела от внешнего вида и возраста. Молодых и красивых разбирало начальство ИГИЛ, а остальным доставались женщины, которым за сорок. Они годились только в роли горничных по дому. Сам лично видел таких «горничных» в домах некоторых членов ИГИЛ.

— Как вообще там жизнь проходила?

— Непредсказуемо. На меня там, кстати, смотрели, как на динозавра — прожить год, а тем более два — для тех мест много. В среднем, после того как заступил на свою должность, человек там проживает два-три месяца, ну полгода. Там не знаешь не то, что может произойти завтра, а уже через час. Ты можешь сегодня в больнице работать в одном городе, а завтра уже в другом находишься и специальность меняешь, потому что в твоем новом городе уже другие флаги висят. Выход — только убегать.

— Другие флаги? Чьи?

— Там же много группировок! Я с местными разговаривал, они мне рассказывали, что они по семейному принципу собирают 10-15 человек — и вот уже отдельная группировка, которая готова воевать. Я их спрашивал, вы за что вообще воюете, в чем смысл? А один мне объяснил, что по-другому там просто не выжить. Когда все вокруг с оружием бегают, могут забежать в любой дом, убить, забрать все вещи — остается самим вооружиться. В общем, или ты, или тебя. Я потом с другой стороны на это посмотрел. На видео, которые по интернету присылали, они говорят: мы страдаем, приезжайте, помогите. При этом они люди на самом деле свободные и в любой момент могли уехать в Турцию, например. Это нам, которые из-за границы к ним приехали, тяжело было выехать обратно, потому что нас проверяли, не пускали и наказывали за это.

— Через границу, понятно, перебраться сложно, а из города в город?

— Для этого надо было выписывать «иджаза» — разрешение на поездки и передвижения. В этой бумаге обязательно указывалось, куда ты едешь, на какой срок, кто тебе дал разрешение, с его подписью и печатью. Это проверялось на всех постах.

— И много было постов?

— В основном на въездах и выездах из городов, и на трассах тоже стояли, проверяли, обыски делали. Все время были на страже, чтобы кого-то не пропустить. А где-то уже с 2016 года у них паранойя началась. В каждом человеке видели шпиона. Да, честно говоря, полного доверия к нам никогда и не было. Такая презумпция виновности: ты виновен, пока мы не узнаем, что ты невиновен. Ну а плюс-минус один человек роли для них не играет, жизнь человека они очень дешево считают.

— То есть среди своих все время шпионов пытались выявить?

— По сути, да. Когда туда попадаешь, просто чувствуешь, как будто включился фильтр, который не прекращает работу. И ты постоянно под колпаком. Вот, например, заходишь в интернет-кафе, сидишь, никого не трогаешь. А в этот момент туда заскакивают люди в масках, вырывают у всех из рук телефоны и начинают проверять: с кем переписываешься, на какие сайты заходишь. Дома ведь у себя интернет держать нельзя. Если увидят с «тарелкой», сразу вопросы начинают задавать: как, ты пользуешься интернетом, почему скрытно от всех его установил? Если просто с родными поговорить, то ты же не будешь дома у себя интернет прятать? Вот такая логика у них была. При этом командиры имели свободный доступ к интернету.

«Если не признаешься — мы тебя убьем…»

— Что было с обвиненными в шпионаже?

— Публичная казнь. Человека могли расстрелять или голову отрезать, а потом тело еще висело несколько дней с табличкой, типа «враг народа». Когда бомбежки начались, на трупах писали, что это они виноваты в том, что давали координаты и цели врагам. Насколько это обоснованно было, сказать трудно. Такие казни — своего рода агитационный ход, как устрашение в назидание другим — якобы человек, из-за которого другие погибли, справедливо наказан. Многие этому верили. Это уже потом я понял, что верить всему тому, что боевики говорят, нельзя, потому что я сам в их тюрьме побывал, видел, что там из тебя просто выбивают показания, видел людей, которые на самом деле ничего не делали, не выдержали пыток, признались, и их тоже казнили.

— Как попал за решетку?

— Это длинная история. Еще в 2015 году мы в Шаддаде встретились с братом. Он с другими новобранцами должен был ехать в Мосул. Потом, когда мы встретились снова, он сказал, что организует наш отъезд домой, в Россию. Но все время не получалось. Коридоры, которые в Турции были, перестали работать. То есть попасть на войну в Сирию или Ирак через Турцию еще было можно, а вернуться назад — нет. К концу февраля 2016 года, когда курды начали наступление на Шаддад и нам сказали, что воевать придется всем, в том числе медикам, я практически сбежал оттуда. Жил месяца два на границе Сирии и Ирака в маленьком городке. Потом из Мосула приехал брат вместе с парнем из Дагестана. Ждали отмашки от общего знакомого, родом из Карачаево-Черкесии, который должен был договориться о переходе через турецкую границу. Связывались по WhatsApp, но выехать не получалось. Уже шли бои в районе границы. Тогда мы перебрались в Ракку. Жили там около месяца в гостинице. Иногда ходили по городу. В итоге нас остановила местная полиция «шурта», чтобы проверить документы. Естественно, сразу всплыло, что я уже много времени не работаю ни в больнице, нигде. И начались вопросы: откуда у тебя деньги, на что живешь. После этого нас и отправили в тюрьму местной службы безопасности «амният».

— А на что ты действительно жил это время?

— Автомат продал. Там оружие продать вообще не проблема. Хороший российский автомат там стоил тогда 500–600 долларов. Те, кто разбирался в оружии, говорили, что это дешево, но сильно не поторгуешься.

— Кто в тюрьме занимался дознанием, арабы?

— Нет, там были русскоязычные. Правда, лиц их я на допросах не видел. Они были постоянно в масках: никаких имен, никаких лиц. В тюрьме теряешь представление о времени, ни с кем нет связи и никто не знает, где ты. Просто в один прекрасный день пропал, и все. Там тебе даже не говорят, когда будет суд. Но практически каждый день говорят, что убьют тебя сто процентов, поэтому лучше признайся, помоги следствию и, может, избежишь тяжелой участи. Кому-то, кто послабее, обещали отпустить после признания, кому-то за признание обещали, что долго мучить не будут. Мне так постоянно говорили, что уже бумаги пришли на казнь, поэтому нет смысла дальше отпираться. В общем, ничего не доказали, а за то, что мы хотели уехать в Россию, мне и брату назначили 300 и 250 ударов плетьми.

— Судили по шариатским законам?

— Говорили, что по шариату судят. Но на самом деле это был свод законов, часть которого была взята из шариатского права, а другая часть — это то, что придумали их судьи.

— Сколько времени в себя приходил после экзекуции?

— Месяца два. Потом нас с братом отправили в «муаскар тауби» в провинции Хомс. Это посреди пустыни огромный бункер, в котором было человек сто, в основном таких же, как мы, отправленных сюда на «перевоспитание». Я, во всяком случае, понял, что человек 70-80 из тех, кто там был, тоже пытались вернуться домой через турецкую границу. Для нарушителей был комплекс воспитательных мер: например, перетаскивать с места на место камни. Ночью спать не давали, заставляли выбегать на улицу, обливали водой, заставляли ползать. Потом еще больше месяца мы находились в пустыне где-то на границе провинции Хомс, а потом нас отозвали в Ракку. Всех снова распределили по разным ячейкам ИГИЛ. Брат тогда снова связался с земляком, и он рассказал, как добраться до провинции Дейр эз-Зор. Там мы сдались правительственным войскам. Где-то месяцев семь, пока шла проверка, снова сидели в тюрьме. Поскольку в боевых действиях мы непосредственно не участвовали, то попали под амнистию правительства Сирии. Нас из Дамаска отправили самолетом в Москву.

На первый взгляд там все были за одну большую идею «исламского халифата», но если чуть копнуть, то у каждого человека была своя история, почему он там находился. Кто-то реально был идейный, из тех, кто хочет захватить весь мир. Местные сирийцы хотели только Сирию захватить и власть поменять. Причем одни сирийцы говорили, что хотят других законов, а другие — что законы их устраивают, просто пусть Башара Асада не будет. Были и те из местных, кому просто деньги были нужны. Их Америка или Турция спонсировала. А из тех, кто приезжал из других стран, тоже все очень разные: часть идейные, которым внушили, что джихад — это война за веру, хотя на самом деле джихад — это усердие, а не война. У кого-то проблемы с законом были… Поэтому за что ИГИЛ воюет, и не скажешь — непонятно, как сформулировать.

— Для себя вы выводы сделали?

— Если совсем коротко ответить, то я совсем не рад, что туда поехал. Это была глупость и результат поспешных решений. Там вообще ничего нет, чтобы ради этого туда ехать. Никакой идеи, только деньги, которые кто-то получит, а ты заплатишь за это жизнью.

Читайте также: Нацисты, вон из футбола! За Донбасс — греческие болельщики отомстили украинцам за нападение на россиян и погром в Афинах (ФОТО, ВИДЕО)

---

* Запрещенная в РФ террористическая организация.