Прогноз для России на 2016 год — что нас ждёт

Прогноз — дело всегда гиблое, так как основан на предположении о будущих действиях людей, каждый из которых вовсе не обязан следовать вашему прогнозу и вполне может действовать и прямо противоположным образом.

Однако мы попробуем взять коня истории за удила и провести его по уже видимым узким тропкам наступившего 2016-го, чтобы понять, что там почём, и чего нам можно ожидать или хотя бы опасаться.

Во-первых, начнем с фактов достаточно очевидных.

2016-й год — это год растущих нестабильностей, год накопления ресурсов для большого мирового кризиса, а может быть — и год начала этого кризиса. Это коснется и мировой экономики, и финансов, и политики, и военных вопросов.

Когда изучаешь дежурные правительственные прогнозы, планы и программы, всегда бросается в глаза одно обстоятельство: они по умолчанию исходят из того, что очередного циклического кризиса капитализма не произойдет — во всяком случае, никакого отражения такого кризиса в них не содержится.

При этом циклические кризисы сотрясают мировую систему капитализма уже около полутора веков, повторяясь примерно каждые десять лет, с момента формирования системы мировой торговли и мирового рынка капитала — и нет никаких обстоятельств, которые бы препятствовали ему прийти к нам в гости вновь во второй половине десятых годов, которые вот и наступили как раз несколько дней назад.

Потому все те трудности, о которых нам рассказывают с экранов телевизоров вожди и говорящие головы нашего Правительства, — это трудности относительно благоприятного периода, которые — надо это отчётливо понимать — вскоре сменятся периодом куда более неблагоприятным, периодом уже реального мирового кризиса, то есть таким, в котором не только упадут цены, но и физические объемы добытых ресурсов и произведенной продукции первых переделов не будут находить спроса.

Мы столкнемся не только с падением цен, но — одновременно — и с физическими падением объемов мировой торговли, и затем — неизбежно — и с глубоким падением нашего экспорта.

При этом традиционно падение цен в сырьевых отраслях будет куда более глубоким, чем в промышленности, поэтому те страны, которые, как Россия, сделали ставку на экспорт сырья и закупку изделий промышленности в развитых странах, окажутся в наиболее проблемной «красной» зоне мирового экономического кризиса.

Это в целом неизбежно, и, если исходить из той структуры экономики, которая у нас есть, не может быть исправлено в разумные строки никакими мерами правительства, путь даже и самыми профессиональными.

Это кризис структурный, порожденный самой негодной структурой нашей экономики, и, чтобы получить тут заметный результат, нужны не месяцы, не годы, а десятилетия целенаправленных усилий и сотни миллиардов долларов инвестиций.

О необходимости снижения сырьевой зависимости нашей экономики я слышу уже около 30 лет подряд, а на экспертном уровне — уже около сорока.

Впервые, пожалуй, об этом на государственном уровне стали говорить на Первом съезде народных депутатов СССР в 1989 году. При этом, под всё эти разговоры, доля нефти и газа в составе бюджета последовательно растёт и растёт.

Если говорить про новейшую историю, то доля нефтегазовых доходов в доходах бюджета выросла с 10% в 2000 году до 52% в 2012 году, то есть в пять раз.

Проблема заключалась и заключается в том, что для выхода из нефтегазовой ловушки необходимо буквально «вытащить себя за волосы», то есть на этапе высоких цен в огромных объёмах изымать средства из высокоприбыльных отраслей и направлять их в (относительно) убыточные отрасли, что полностью противоречит требованию «руки рынка», насильственным образом перераспределять доходы прибыльных добывающих отраслей в пользу существенно менее прибыльных перерабатывающих отраслей второго и третьего переделов, то есть — сознательно идти на снижение зарплат, уровня жизни населения, снижение доходов бизнеса и снижение бюджетных возможностей государства — ради цели устойчивости экономики в период мировых потрясений.

Надо ли объяснять на фоне приведенных цифр, что эта работа не только не была проделана в целом, на поле практический решений даже не ставилось такой задачи (и она никем не поставлена до сих пор), поэтому в период мировой турбулентности Россия входит в самом неблагоприятном экономическом положении, как экономика наиболее открытая к возможному спаду производства на фоне общемирового кризиса, с потенциально существенно более глубокими цифрами падения, нежели средние общемировые. Таков печальный прогноз, но он таков.

На фоне быстрорастущей экономики это были бы преодолимые и временные трудности. Однако, наши трудности, увы, не являются временными. Быстрорастущей экономика России перестала быть уже десять лет назад. Как только закончилось десятилетие 1999–2008 года, этап восстановительного роста, —  экономика страны по всем ключевым показателям уперлась в уровни 1990 года, с которого и начался наш промышленный спад двадцать пять лет назад.

Выяснилось, что старая модель роста, когда можно было на фоне роста экономики вывозить из неё по сто миллиардов долларов в год, более не работоспособна, и если эта модель ранее лишь замедляла экономический рост, то теперь она остановила его полностью.

Все негативные для мировой и российской экономики прогнозы поэтому, увы, происходят на фоне ещё более пагубной для нашего экономического самочувствия длинной негативной волны.

Если посмотреть на десятилетие 2007 — 2016 года, то мы увидим, что Россия потеряет за эти десять лет примерно треть своего экономического веса относительно других сопоставимых стран, т.е. теряет свыше 30% экономического веса к общемировой экономике и является сегодня страной с постепенно, но неуклонно сокращающейся долей и в мировом производстве, и сокращающейся долей в мировой торговле. К лидерам же мирового экономического роста Россия за это десятилетие потеряла в экономическом рейтинге вдвое.

Такое существенное падение экономической силы государства неизбежно влечет дальнейшее сокращение и его политической роли на мировой арене, и всех возможностей, включая военные, в том числе снижение возможностей в ближнем зарубежье, снижение привлекательности России как центра объединения и интеграции постсоветских экономик.

Попытки же преодолеть это объективное снижение в форме сверх-милитаризации экономики, когда свыше 10% ВВП может направляться на цели совокупного силового блока (армия, военная промышленность, спецслужбы и полиция), может в итоге привести экономику к ещё более глубокому кризису.

Поэтому, если в обозримые сроки не будут произведены ревизия и решительной слом всей либеральной экономической доктрины, основанной на свободе вывоза из страны капитала, ныне определяющей экономическое положение России, — то и 2016 и 2017 год станут этапом нарастания трудностей в экономике, углубления диспропорций, которые особенно явно проявят себя на фоне общемирового экономического кризиса и последующего неизбежного глубокого и затяжного социального кризиса в самой России, кризиса власти.

Разумеется, возможность социального взрыва — гипотетическая, и она на первом этапе легко может быть купирована усилением полицейских репрессий государства до уровня, выводящей страну из ряда цивилизованных стран мира, из ряда стран демократических, переводящей её в разряд полноценных полицейских и диктаторских режимов.

Это вполне реальный сюжет и, надо сказать, он имеет множество сторонников, как во власти, так и в обществе. Широкая общественная поддержка превращения России в полицейское государство (а выборов — в их полную имитацию) легко может быть обеспечена и ныне действующей властью, при высоком, на первом этапе, уровне поддержки этих шагов со стороны массового избирателя.

Разумеется, и это почти неизбежно, власти при этом придётся искать все поводы, чтобы находить себе всё новых и новых врагов в ближнем и дальнем зарубежье, возбуждая на почве патриотической риторики общественное мнение против их происков и враждебных России действий.

Особую успешность это нагнетание патриотической истерии будут иметь в отношении тех государств, в которых внутриполитическая обстановка толкает режимы к действиям в том же направлении в отношении России.

Такие партии «в две руки» легко могут быть разыграны политиками с выходом отношения между народами на подлинно предвоенный уровень напряженности, сталкивая ранее невраждебные друг другу народы в клинче ради достижения своих внутриполитических целей, целей укрепления своей власти и стабильности своих режимов.

При всей своей легкости этих решений нельзя не отметить, что путь этот — переход от демократии к диктатуре, поиск внешних врагов и возбуждение военного психоза, путь к личной тирании — путь этот для России заведомо тупиковый, ведущий в итоге в кризису несопоставимых масштабов.

Такие кризисы можно долго откладывать, но не до бесконечности: часто они происходят после ухода популярного лидера, который своей личной харизмой скреплял то, что, казалось бы, уже нельзя скрепить. Такое развитие событий может при плохом развитии событий привести к краху всей системы государственной власти, построенной на элементах вассальной преданности национальному лидеру.

Эту трагедию и такой кризис переживало уже множество стран, и нелепо не видеть довольно общих негативных последствий перехода к такой модели управления обществом. Это, несомненно, не тот путь, к которому Россия должна стремиться. Но опасность встать на эти рельсы именно в 2016–17 гг. особенно высока.

Таков самый общий прогноз экономического базиса и вытекающих из него политических процессов, рисков и угроз.

Десятилетняя рецессия, охватившая экономику России, является уже не выводом и прогнозом теоретиков, как это было ранее, а свершившимся экономическим фактом, и вопрос заключается лишь в том, на каких путях предполагается искать выход.

Если говорить о правительственном проекте, то он прост — мы ждём повышения цен на нефть, ничего не меняем и возобновляем вывоз капитала в привычных объемах (около ста миллиардов в год) из страны, как только ситуация «нормализуется».

При этом надо понимать, что данная позиция вовсе не является проявлением тупости: достаточно представить себе, что экономическую политику в России определяют люди, главный интерес которых состоит именно в сохранении её как страны-донора, как страны, из которой можно и нужно вывозить капитал, совокупными суммами, измеряемыми уже в триллионах долларов (около двух триллионов, начиная с 1991 года), — и всё становится на свои места.

Так что политика эта — вовсе не безумная, вовсе не глупая, как нам иногда кажется, а напротив, политика вполне умная, трезвая и расчётливая. Просто основана она вовсе не на тех интересах, защиты которых мы по своей наивности ждем от национального правительства, а на совсем иных. Политика, за которой стоят интересы, измеряемые уже не в жалких миллиардах, а в триллионах долларов.

Так, в рамках этой либеральной парадигмы любые реальные шаги Правительства по ограничению экспортных углеводородных отраслей в пользу перерабатывающей промышленности высоких переделов приведут к снижению экспорта капитала из страны, и поэтому эти шаги последовательно отвергаются как «нерыночные» (а на чисто рыночной основе мы можем укрепляться лишь в роли поставщика ресурсов и продукции первого передела).

Разумеется, все предложения изменить эту политику должны учитывать эти обстоятельства. А также тот факт, что невозможно найти выход из этой системы подчинённых колониальных экономических отношений без соответствующей масштабам проблемы войны, которую непременно в той или оной форме развяжут или навяжут нам круги, потерявшие свои привычные доходы. Иллюзию, что этой войны можно избежать, стоит сразу оставить.

Прогноз здесь очевиден: большая война является для России неизбежным этапом на пути обретения своей экономической самостоятельности. В целом, выход России из этой невыгодной для неё системы мирохозяйственных отношений без мировой или крупной локальной войны не представляется возможным вообще.

В этой связи и стоит оценивать перспективы 2016 года и ближайших лет: как развилку, где прояснится — готова ли Россия и дальше быть дойной коровой крупного мирового финансового капитала или сделает попытку силой выйти из этой неравноправной системы отношений.

При этом ужесточение политического режима в России легко прогнозируется и в первом, и во втором сценарии: в первом — за счёт необходимости подавлять все ростки народного протеста и загодя прессовать всех возможных лидеров такого протеста, во втором — из-за неизбежной в (пред)военной ситуации милитаризации и мобилизации страны.

При этом парадокс российской политики (а российская политика всегда парадоксальна, на то она и Россия) состоит в том, что для того чтобы измениться ей неизбежно предстоит пройти через угольное ушко тоталитаризма и авторитаризма: более того всякая либеральная патока и «демократические перемены» будут лишь свидетельством того, что верх берут силы с намерением всё оставить без изменений, включая роль России как колониального, эксплуатируемого объекта мировой финансовой системы, лишь иногда выпуская пар недовольства через эти «демократические механизмы» и «честные выборы».

Таков парадокс нынешнего этапа Истории, когда коренные интересы миллионов граждан страны могут быть выражены лишь через их отрицание как самостоятельного субъекта исторического творчества, через тоталитарные механизмы и никак кроме них.

Впрочем, если в нашей Истории был период не-парадоксальный — назовите мне его. У нас же всё как всегда — через парадокс? С наступившим вас Новым годом, друзья.

Борис Борисов

Журналистская Правда